Назад

 

 

         Интервью журналу Vibe(2)

-Ты перебрался в Death Row в поисках защиты?

-Нет, конечно. Нет никого в шоу-бизнесе достаточно сильного, чтобы испугать меня. Я вместе с Death Row, потому что их также как и меня ничем не испугать. Когда я был в тюрьме, Щуг был единственным, кто приходил меня проведать. Этот парень садился в свой собственный самолет, и летел прямо в Нью-Йорк, и проводил вместе со мной время. Он заставил своего адвоката разобраться в моем деле. Щуг давал мне поддержку, когда она была мне необходима. И когда я вышел из тюрьмы, я сел, опять же, в его частный самолет, мы ехали на лимузине, и пять полицейских, охраняли нас…. Я сказал, что мне нужен дом для моей мамы; я получил дом для моей мамы. Я пообещал ему: "Щуг, я сделаю Death Row самым крупным лейблом во всем мире. Я сделаю его больше, даже чем сделал его Снуп" Конечно, "не наступая Снупу на пятки"; он очень много сделал. Он, и Dogg Pound, и Nate Dogg, и Dre, все они сделали Death Row тем, чем оно является сейчас. Но я собираюсь перенести это на другой уровень.

-Правда ли, что твой брак был аннулирован?

-Ага. Я слишком быстро двигался. Я могу быть преданным или только моей работе, или только моей жене. Я не хотел ее обидеть; она хороший человек. Мы просто вернулись к истокам наших отношений.

-Я хочу развеять этот слух. Что-то случилось в тюрьме?

-Уничтожь этот слух. Его развили или какие-то охранники, или просто завистливые нигеры. Я даже не хочу говорить о том, изнасиловали ли меня в тюрьме. Если я не упал на пол, когда двое нигеров наставили на меня свои пушки, какого тогда черта, я позволил бы до меня дотронутся нигерам без оружия? Это ведь даже не соответствует моему характеру.

-Существует ли между тобой или Death Row вражда с Паффи или Бигги?

-[Смеется]. У меня нет ни с кем вражды, чувак. Я даю право музыке говорить самой за себя. Если ты знаешь, ты знаешь; если же нет, значит, нет. Никакой тайны – нигеры знают, в чем дело.
 
-Так что, все дело в Востоке и Западе?

- Не то чтобы у меня была вражда с Нью-Йорком или что-то в этом роде, но у меня есть кое-какие претензии. Ведь теперь я представляю Западное побережье. Многие люди не уважают Запад – "Там только гангстеры, не черта не изобретают, они уничтожают долю искусства" – несмотря на то, что мы зарабатываем больше денег на этой доле искусства, чем эти ублюдки. И эти исполнители, которые украли наши записи, украли наш стиль. Только послушайте их – Бигги вылитый Бруклинский нигер, мечтающий о Западном побережье. -Давай будем откровенны. Просто откровенны, Кевин. Неужели Бигги не звучит в точности, как я? Не мой ли стиль вылетает из его рта? Просто немного подстроенный под Нью-Йорк. Это большая игра. Но он не игрок – я настоящий игрок.

-А как же все те дети, которые смотрят на тебя и Бигги и не понимают всего этого?

-Невзирая на все это – не важно, что он говорит, что говорю я – Бигги все еще мой брат. Он черный. Он мой брат. У нас просто разногласия в интересах. У нас различие во мнениях.

-Как мы можем прекратить это расхождение во мнениях пока никто не погиб?

-Я не хочу, чтобы какое-либо насилие имело место. Все дело в деньгах. Я как-то предложил Щугу мою идею: Bad Boy делают запись с участием всех своих исполнителей с Восточного побережья. Death Row делают запись с участием всех своих исполнителей с Западного побережья. И мы пускаем их в продажу в один день. Кто продаст больше записей, тот и самый крутой. И потом мы прекращаем вражду. А деньги мы сможем отдать на благотворительность, или просто обществу.

-А как на счет того, чтобы Bad Boy и Death Row сделали что-нибудь вместе?

-Вот это и есть единственное, из-за чего мы можем собраться. Ради денег.

-А как на счет того, чтобы собраться просто, как черные люди?

-А мы и так вместе, как черные люди – просто мы здесь, а они там. Если мы действительно собираемся жить в мире, мы все не можем быть в одной комнате. Желтенькие M&M’s не могут быть в пакетике с зелененькими M&M’s. Я имею в виду, ты же не будешь класть M&M‘s с орешками к простым M&M’s. Понимаешь меня?

-А как на счет всей этой враждебности, в которую втягиваются обычные люди?

-Можете вы с Щугом и Паффи с Бигги сесть и договориться – Но это банально. Это как бы для всех остальных – они просто хотят знать, о чем мы будем разговаривать. Я знаю, что моя жизнь не в опасности. Он не должны чувствовать, будто они за меня волнуются. Паффи написал мне письмо, когда я был в тюрьме. Я ему ответил, и у меня с ним нет проблем. Я не хочу драться, я просто хочу делать деньги. И вы не можете говорить мне, что я должен сесть и обнять и поцеловать этих нигеров, чтобы всем остальным было хорошо. Если вражда была, то нигеры об этом будут знать.

-Твой новый альбом называется "All Eyez On Me" ("Все взгляды на меня"). Можно его вкратце охарактеризовать?

-Безжалостный. Он как бы, слишком нецензурный. Я не советую детям покупать этот альбом. Там слишком много ругательств. Там очень много этих грязных игр, которые стоит обсудить в кругу семьи, перед тем, как давать детям слушать этот альбом. Что бы ты посоветовал родителям сказать их детям, чтобы подготовить их к прослушиванию этого альбома? Объяснить им, что если я об этом говорю, это не значит, что все это нормально. Ведь это идет от человека, который провел одиннадцать с половиной месяцев в тюрьме строгого режима, в которого пять раз стреляли, и незаслуженно обвинили в преступлении, которого он не совершал. Это идет не от нормального человека.

-Ты чувствуешь себя лидером?

-Думаю, что да. Я думаю, что я прирожденный лидер, потому как я хороший солдат. Я знаю, как надо поклониться властям, если это власти, которых я уважаю. Если бы Колин Поувэл был президентом, я бы следовал за ним. Я хочу вникнуть в политику. Это способ для нас преодолеть очень многие препятствия. Ничто не может остановить власть или распознать власть, кроме самой власти. Если Босния не уважает Америку, они будут воевать. Потому что Америке нужно их уважение. И мы успокоимся, когда они поймут, что должны уважать Америку. Перед тем, как мы сможем общаться, должно быть взаимное уважение. А у нас этого нет.

-Каким будет Тупак в 2000-ом году?

-Я буду намного тише, чем я есть сейчас.

-А почему сейчас ты не тихий?

-Знаешь, – а как бы ты чувствовал, если бы кто-то тебя оскорблял? Меня подставили. Как по мне, так лучше бы меня пристрелили, но чтобы подставили…. Те, кому ты доверял…. Это плохо.

-Как ты думаешь, почему многие черные люди по всей стране солидарны с тобой?

-Потому что мы все солдаты, к большому сожалению. Все на своей войне. Порой мы воюем сами с собой. Некоторые воюют с правительственной властью. Кое-кто из нас на войне с нашими собственными общинами.

-А с кем воюешь ты?

-С разными вещами в разное время. Иногда даже с моим сердцем. Во мне живут два человека. Один хочет жить в мире, а другой не умрет, пока не станет свободным.

-Как на счет Тупака, сына Черной Пантеры, и Тупака, рэппера?

-Тупак, сын Черной Пантеры, и Тупак, борец. Это и есть две личности внутри меня. Моя мама и они (группа "Черные Пантеры" – прим. автора) рисовали себе мир, чтобы мы в нем жили, и старались создать такой мир. Так что меня растили с этими идеалами, чтобы я хотел этого. Но в своей собственной жизни, я увидел, что жить в том мире невозможно. Это лишь мир в нашей голове. Это мир, о котором мы думаем на Рождество, или в День Благодарения. Мне пришлось научить маму жить в мире, в котором мы живем. А она научила меня, как жить в том мире, к которому мы стремимся. И за это я благодарен ей навсегда. Она поместила рай в моем сердце.